— Не по этому вопросу. Я с ней разговаривал пару часов назад, она нас ждет и постарается сделать все, от нее зависящее.
— Но почему? В смысле — зачем ты… и ей — зачем? — вот уж действительно, с чего ему волноваться? Если он хочет меня себе — так у человека от вампира все равно детей быть не может, а если я ему не нужна — так не все ли ему равно?
— Потому, что я люблю тебя, глупая ты девочка. И хочу, чтобы была счастлива. А без этого… Я слишком хорошо знаю, что такое бесплодие. Наши женщины сходят от него с ума. Это очень страшно, Ларис, поверь.
— А… у Сэнты…есть дети? — про него спросить не решилась.
— Да. У Сэнты есть. А теперь давай я доделаю, и мы поедем. Поверь, Сэнта не та благородная дева, что готова всю ночь ожидать припозднившихся путников.
— Мне встать?
— Да нет, сиди, ты мне не мешаешь. Разговорами не отвлекай.
Молчу. Гляжу, как мелькают его пальцы по кнопочкам, и бегут по экрану непонятные строчки. А ведь он только что сказал, что меня любит. Но…то ли это, о чем я думаю? Он и Еве говорил, что любит. И, наверное, много кому еще. Кто их знает, этих вампиров, что именно они обозначают этим словом.
— А это что за язык? — не выдерживаю я тишины и собственных мыслей.
На экране успевает появиться еще строчки четыре, прежде, чем он отвечает:
— Это не язык, Ларис, это технические коды. Необходимы для активизации ряда заложенных сюда программ.
— А буквы зачем? На кнопочках?
— А на буквы можно переключить, и тогда это будет работать как простая печатная машинка.
— А бумагу тогда куда? — что–то морочит он мне голову со своей вампирской чудо–техникой, понять бы еще, где?
— Бумагу, Ларочка, потом и не сюда. Давай–ка вставай, бери телефон и рассказывай родителям, что уезжаешь со мной в командировку в Новоград на неопределенный срок. Завтра перезвонишь, скажешь точнее. А я пока как раз успею закончить.
— Ну вот как тебя понять? То сиди, то вставай, — ворчу я, поднимаясь на ноги.
— Сидеть просил молча. А ты разговорами отвлекаешь, — пожимает плечами вампир. — А даже я не в состоянии думать одновременно на двух языках, когда ты истекаешь кровью мне на колени.
— Я не… — краснею и бросаю взгляд на его брюки. Да нет там ничего!
— Фигурально выражаясь, — усмехается Анхен. — Звони.
Звоню. Слушаю долгие гудки, а его пальцы вновь мелькают по клавишам. К телефону подходит папа. Пытаюсь пересказать ему предложенную Анхеном версию, но накатившая на меня после приступа слабость отражается в голосе, и он не слишком–то верит в командировку. Предполагает худшее. Я беспомощно отнекиваюсь, и Анхен, сжалившись, отнимает у меня трубку.
— Добрый вечер, Сергей. Анхенаридит. Вы правы, у Ларисы есть сейчас проблемы со здоровьем, но не те, о которых вы подумали. Скажите, у вашей жены были выкидыши?.. Сколько?.. А в случае с рождением Лары? Были проблемы с беременностью?.. Попросите супругу вспомнить. Возможно, позднее я перезвоню, уточню подробности… Я не знаю, Сергей, это не мой профиль. Лариса свяжется с вами завтра. Приятного вечера.
***
Дом Сериэнты был точно таким, каким мне запомнился. Простой, уютный, деревенский. И Сэнта была все такой же — красивой и себе на уме. Я не могла для себя решить, как она ко мне относится. И не знала, как мне относится к ней. Она была со мной дружелюбна, я пыталась отвечать тем же, но правда была в том, что я все–таки ее боялась. Воспоминания о том, как от одного взгляда в ее глаза я полностью отключилась, были еще свежи. А ведь все остальные люди вот так же беспомощны перед любым вампиром, запоздало пришло мне в голову. Вскользь брошенное Анхеном замечание, что с такой же легкостью его дорогая бабуля и вампиров вырубает, энтузиазма, почему–то не добавляло.
Сэнта ждала нас на веранде, покачиваясь в кресле–качалке, и поглаживая за ушком своего толстенного кота. Тот жмурился, блаженствуя на ее коленях и самозабвенно впивая когти в тонкую ткань ее летнего платья. Новоград был, без сомнения, южным городом, но этим дождливым ноябрьским вечером мне было не жарко даже в пальто. А ее полураздетая фигурка выглядела такой ранимой и беззащитной, что хотелось немедленно укутать пледом ее едва прикрытые платьем плечи и обнаженные руки. Хоть я и знала прекрасно, что холода она не чувствует. Совсем.
Вопреки моим опасениям, того самого взгляда в глаза не последовало. Нежно поцеловав Анхена и улыбнувшись мне, как старой знакомой, она провела нас в дом. Уложила меня на диван, долго сосредоточенно водила руками над моим телом, прислушивалась к ощущениям. Ее руки не касались даже моей одежды, но я явственно ощущала идущее от них тепло.
— Ты прав, — наконец произнесла она, опуская руки и оборачиваясь к Анхену, — это мертвая кровь.
Анхен оторвал взгляд от тьмы за окном и медленно повернулся к нам. Легкий ветерок, влетающий в комнату через открытую форточку, чуть шевельнул пряди его распущенных волос.
— И насколько все серьезно?
— Организм пока борется. Все–таки люди живут весьма недолго, и природа заложила в них весьма действенный механизм воспроизводства. Года два–три у нее есть. Потом мертвая кровь победит, и девочка станет стерильна.
Года два–три? Это мне даже универ не успеть закончить. Что, все бросать, и бежать рожать ребенка от первого встречного? И ненавидеть потом всю жизнь — и этого ребенка, и этого встречного?.. Или плюнуть и забыть, мне бы вон Варьку вытерпеть, на что мне сдался еще и собственный вечно вопящий младенец? Но ведь когда–то потом мне, наверно, захочется… всем ведь когда–нибудь хочется — семью, детей…
— Нет, этот вариант не подходит, — прервал мои раздумья Анхен. — И речь даже не идет о том, что ни в мои, ни в ее планы дети сейчас не входят…
Опа как! У него, оказывается, планы на отсутствие–присутствие у меня детей! И они определенно важнее моих!
— … Но даже если я завтра же найду потенциального отца ее будущему ребенку, — невозмутимо продолжал меж тем светлейший куратор, — и заставлю их заниматься воспроизводством немедленно…
— Анхен, а вот как бы ничего, что я все это сейчас слушаю?! — такого я уже молча снести не смогла.
— Ничего, Ларочка, ничего, — его моя вспышка не смутила. — Ты не к словам придирайся, ты суть послушай. Я всего лишь говорю об объективно самом быстром способе сделать тебя беременной. Потому, как ждать, пока ты встретишь свою большую и чистую любовь — даже мне времени может не хватить, помру от старости.
— Не смей надо мной смеяться!
— Да не смешно пока. Так я закончу. Я всего лишь пытался сказать о том, что даже если пытаться забеременеть ты начнешь уже сегодня, и будешь заниматься этим ежедневно и неустанно, не факт, что успеешь родить за два оставшихся года.
